Из всех чеховских пьес "Чайка", пожалуй, самая загадочная. Ибо о людях искусства, то есть о материях сверхтонких... И в данном случае самый искренний, глубокий, тонкий, действительно трепетный - Треплев. Он бесспорный центр грустной истории, а никак не Нина. Исполнение этой роли слишком поверхностно, что по меньшей мере странно для столь почтенного театра.
...Почти все здесь увлечены искусством, причастны к нему. Но - по-разному. И духовный уровень у всех - разный. От этого - трагические расхождения людей, казалось бы, предназначенных друг для друга или даже связанных кровными узами.
И действительно, трагедия, что не только любимая девушка, но и родная мать-актриса воспринимает пьесу Треплева о Мировой Душе как "прэтензию" и не может простить. И даже материнская любовь не в состоянии удержать ее от гнева и разлада с сыном. Это один из главных нервов спектакля. И то ли еще случается на почве искусства! И не только в чеховское время, но и в сегодняшнем мире искусства, где тоже витают "новые формы"...
Этот мотив в Ирине Муравьевой очень ярок и понятен, откровенен, не спрятан за манерный лоск. Борьба опереточного азарта, рюшей, юбок... и ревности к сыну, досады на него за то, что - другой. Непривычно, но, по-видимому, Аркадина может быть и такой - заводной, водевильной, скачущей, кук в канкане... Но каждую минуту этой театрализованной скачки она напряжена до предела и готова взорваться, если соприкоснутся невзначай в ее сердце два провода - любовь к сыну и приверженность своим привычкам в искусстве и жизни...
Впрочем, в спектакле многое, как говорится, "работает на публику", внося "идейный разброс" - то серьезная нота, то развлекательная... И не только Муравьева, танцующая канкан, но и распевающий романсы в собственном гитарном сопровождении Дорн (А.Михайлов), и Медведенко (В.Богин), - как-то слишком уж нарочито жалующийся на маленькое учительское жалованье... И Тригорин (Ю.Соломин), вращающий глазами, соблазняя женщин, не хуже, чем делал это в "Летучей мыши". Самой точной фразой, его характеризующей, прозвучали слова Треплева о том, что в ту пору, когда Тригорин сошелся с Ниной, "он ухитрялся и там, и там" - то, что обыкновенно терялось при постановке "Чайки".
Но судьбой он не обижен. А вот Треплеву не везет - в газетах бранят, и "все никак не может попасть в свой настоящий тон". Сказано: гений - это терпение. Мог бы еще терпеть Треплев - пришло бы к нему и осознание творческих задач. И Нина. Поэтические натуры порой ищут не в той стороне, отказываясь, отворачиваясь на время от настоящего. В юности ее чувство к Треплеву было слишком простым, чтобы к нему всерьез прислушаться, - в ту пору душа "жаждала неведомого"...
В финале, в этих "пяти пудах любви", где многие готовы "насмеяться над своей жизнью", Нина выглядит сильнее других. "Я верую, и потому мне не так больно". Но что это за вера? - Пока только мужество. К своим двадцати двум годам она узнала грубость жизни ("В Ельце образованные купцы будут приставать с любезностями"), но не успела узнать ее высоту. Высота была рядом с Треплевым. Но, по молодости, она ушла от нее в сторону, потянувшись не столько к Тригорину, сколько к тому миру искусства, который он олицетворял в ее глазах...
Потому и грянул выстрел: "Зачем в Елец?!"... Когда в своей финальной сцене А.Коршунов-Треплев методично, со стеклянными глазами, рвет бумаги и жадно, "как в последний раз", пьет чай, веришь: ничего, кроме выстрела, ему не осталось. "Я не верую и не знаю, в чем мое призвание"...
А Нина знает. "Я - Чайка... Не то. Я - актриса!"... О "старых" и "новых" формах она еще и задуматься не успела. Но, конечно же, задумается и будет не просто актрисой, которая лишь "пьянеет" на сцене, но художником. Искусство еще поднимет ее на высоту. Или - вот этот выстрел... И приведет к Треплеву. Но уже на могилу... Загадка...
Мы привыкли, что само понятие "чеховской атмосферы" заменяет едва ли не все - всех подряд намеренно поэтизируя и ставя на одухотворенные котурны. Это уже штампы. Но в дыму поэтической ауры и текста - самого языка, которым говорят герои, - люди-то все-таки живые и земные. Говорить о любви, можно и развлекая публику. В конце концов, и сам Чехов писал водевили с заданными амплуа. И эту водевильность, если покопаться, можно найти и в персонажах "Чайки", кстати, названной автором "комедией". Малый театр, верный себе, не обошел стороной земную сущность персонажей. А позже - в самом сюжете.
Понятие "атмосферы" открыл МХАТ, а Малый театр - традиционно - театр характеров. Впрочем, и тех "атомов", из которых принято составлять "чеховскую атмосферу", здесь тоже довольно. И вращающиеся комнаты - с бесконечными чаепитиями и лото, и музыка "за кадром", и луна на фоне "колдовского озера"; в меру птичьих криков, сверчков, воя собак, завывания ветра и шума дождя...
Не наш мир, другой... Но все же хотелось бы, чтобы эти звуки чеховского мира были сильнее той "атмосферы", которая наполняла в час спектакля зрительный зал Дайлес театра - со звенящими пейджерами и опаздывающей из буфета после антракта публикой...