Настоящий Молотов никогда в реальной жизни не существовал, что не помешало ему сыграть значительную роль в судьбе двух столь различных исторических личностей.

Не без его влияния Янис Плиекшан, став великим латышским поэтом Райнисом, совершил восхождение к сияющим вершинам человеческого духа, равно как Вячеслав Скрябин, назвавшийся Молотовым, поднялся на призрачные высоты государственной власти в сталинской империи.

Напомним, что "настоящий Молотов" - это продукт творческого воображения замечательного русского писателя Николая Помяловского, которого - увы! - почти что не знает молодое поколение.

Его персонаж Молотов пришел на помощь юноше Райнису в момент, когда тот переживал тяжелейший душевный кризис, о котором не просто свидетельствует, а просто вопиет драматическая запись в дневнике будущего великого поэта от 1 апреля 1884 года.

"Шиллер сказал: "Духовная нищета обуздывает страсти". Разве это не то же самое, что со мной? У меня нет больше никаких страстей - ни к девушкам, ни к славе - все так постыло. Правда, порой я еще надеялся, что какая-нибудь страсть, что-то неожиданное, любовь... подтолкнут меня и я снова смогу работать, напрягая все силы. Но эта беспочвенная надежда рассеивается и все погружается в туман, и со временем я так далеко зайду, что больше не смогу сам себя выносить, и тогда все, все рухнет. Тяжело на сердце, пишучи это, но что поделаешь, такова моя доля. Я не смогу стать никем. Не следует ли покончить с такой жизнью? Но ведь у меня решимости не хватит. О, тяжко, тяжко! Не знаю, может, так и не станется, но от жизни не жду многого. Обломовщина! (Это слово Райнис записал по-русски. - Р.Т.)".

Вот в это время и попадает в его руки книга Помяловского. Прочитав ее одним духом, он тут же записывает:

"Молотова" прочел - Помяловского, великий человек. Я тоже хотел бы описывать нашу будничную жизнь. Поищу себе дела - большого, трудного и полезного (вдобавок интересного)".

Образ Молотова как нельзя больше отвечал жизненным условиям и проблемам самого Яниса Плиекшана. Разночинец, плебей, выходец из низших слоев общества, Молотов вынужден самостоятельно пробивать себе дорогу в жизни, преодолевать сословные барьеры. Он всего добивается своим трудом, умом, волей и обеспечивает себе материальную независимость, возможность не выпрашивать милостей у сильных мира сего.

Его пример вдохновил латышского юношу, показал путь выхода из ситуации, которая становилась невыносимой.

Только что Янис Плиекшан готов был опустить руки, теперь же он напряженно размышляет, ища себе поле деятельности.

Первое, что приходит ему в голову, - возможность писать для статистических сборников о Латвии, издававшихся в то время на русском языке. Позже он действительно напишет по-русски "Письма о Латышии и латышах" (1897), оставшиеся неопубликованными. Кстати, в этой статье обращает на себя внимание подробный и сочувственный отзыв Райниса о русской газете "Рижский вестник". С похвалой отозвался автор "Писем" о работе ее редактора - историка и публициста Евграфа Чешихина, с видимым сожалением отмечая, что "русское общество (в Латвии. - Р.Т.) еще мало знает местную жизнь и условия, и поэтому не имеет средств воздействия на местных жителей с целью привлечения их к себе".

Другая задумка юноши - газетные юмористические фельетоны. Вскоре появляется и предложение: к нему обратился М.Целминьш, занимавшийся фельетонами в журнале "Рота". Записав об этом в дневнике, Райнис тут же признался себе: "Не могу ничего юмористического придумать". Так этот замысел и не осуществился, зато семью годами позже поэт возглавит прогрессивную демократическую газету "Диенас Лапа".

Несколько апрельских дней 1884 года проходят для Райниса под впечатлением от яркой личности Молотова, с которого он стремится брать пример. Резко меняется настроение, а с ним и тон записей:

"Прочитав "Молотова", ощутил, что мне намного полегчало".

Он даже как бы исповедуется перед любимым героем в своих прегрешениях: "много ерунды я написал, не выполнял своих обязательств"...

Через день юноша записывает:

"Со вчерашнего вечера "Молотов" понравился мне еще больше, уже не впадаю в дремоту, но скучаю - не могу найти дела".

Помяловский с его героем заставили Яниса Плиекшана новым глазом посмотреть на окружающее, по-иному его оценить. Сразу же он попытался описать "будничную жизнь":

"Едет мужичок, телега скрипит и повизгивает, словно побитый пес; сам мужичок без умолку: "Но! Но!" - покрикивает и каждый возглас подкрепляет ударом кнута; коняга, уже притерпевшаяся к подобному музыкальному сопровождению и отбиванию такта, весьма равнодушно, подобно стоику, бредет по дорожной грязи и лишь хвостом крутит, будто огрызаясь на возницу: отстань же, что надрываешься. Так они медленно тащатся мимо, один - размахивая кнутом, другая - хвостом, и так ни тот, ни другой не желают уступать; даже издалека все еще доносятся размеренные удары и жалобное повизгивание".

Эта сочная картинка с натуры сопровождается сентенцией вполне в духе Молотова:

"Любят эти люди заложить руки за пазуху и вполне готовы хоть целый день стоять и смотреть, как другие работают".

Активное отношение к жизни, характерное для героя Помяловского, пробудило в юноше жажду деятельности, повлияв на дальнейшее развитие его личности.

Впереди отныне была полная, бурная жизнь - юридический факультет, журналистика, участие в первой русской революции, первая книга стихов, сразу сделавшая его первым латышским поэтом...

Почему сегодня вспоминается и заставляет задуматься эта вековой давности история?

Прежде всего она еще раз подтверждает, что мировая культура - явление нераздельное, нерасторжимое. Бессмысленно растаскивать ее по этническим "своим уголкам, своим клочкам земли". Вся деятельность величайших художников человечества, включая Пушкина и Райниса, говорит о том, что национальное искусство только выигрывает от взаимодействия, взаимосоприкосновения разных культур, как выигрывают и сами ее представители - думающие, творческие, незаурядные личности.

И еще. Ведь молодой Райнис к "встрече с Молотовым" был уже подготовлен хорошим и давним знакомством с русской литературой. "Большими моими друзьями были Пушкин и резкий Лермонтов" - это его слова. Он знал русские былины и написал по ним трагедию "Илья Муромец", любил Гоголя, Чехова, Толстого, Достоевского.

И тем не менее - как взволновал его пример героя, казалось бы, второразрядного произведения той же литературы. Не является ли это живым упреком нам, русским, слишком много непреходящих ценностей запрятавшим как бы в "запасники" культуры, мало их читая, мало о них вспоминая?

Наконец, речь в этом давнишнем эпизоде идет и о немаловажном качестве русской литературы, которое начинает она в последнее время терять - вопреки своим традициям, вопреки потребностям самого народа, которому предстоит так много переосмыслить на пути к новому национальному самосознанию.

Когда видишь воочию, как не только на лотках, заваленных чтивом в целлофанированных переплетах, но даже и в когда-то солидных литературных журналах, и в творчестве писателей, к которым привык относиться с уважением, литература превращается в забаву, игру, развлечение, изрядно поднадоевшее пересмешничество, как не затосковать о прежних достойных временах, когда она и у классиков, и у тех, кто к ним так и не был причислен, становилась прежде всего - учебником жизни.