"Налицо факт откровенной расправы над российским гражданином", - говорится по этому поводу в заявлении, принятом Государственной Думой РФ. По мнению депутатов, это "является подтверждением антироссийской линии нынешнего литовского руководства, выражающейся в стремлении Литвы к вступлению во враждебный России военный блок НАТО, в ущемлении политических и культурных прав наших соотечественников".

Каково приходится русскому патриоту в литовской тюрьме, Валерий Иванов описал в своей книге, фрагменты из которой мы публикуем ниже.

17 марта 1992 г., вторник.

В 12 часов сажают в камеру #75. В камере со мной 6 человек. Камера спокойная: все по 146-й статье и иже - воровство. Среди нас один уже осужденный - Альгис. Он клеит блокноты, неплохо рисует. Обстановка, пока, в камере хорошая. Трое молодых ребят помогают ему резать бумагу и сшивать ее в тетради для оформления блокнотов.

С газетами и книгами здесь плохо, сказал Альгис, но кое-что подбросил: "Граф Монте-Кристо" - на литовском языке.

Охранники хамовиты, хуже, чем в Лукишках.

Камера #75 находится на втором этаже, во флигеле основного корпуса тюрьмы, кажется, недалеко от тюремной кухни. Определяю это по запаху. Высота потолка в камере, наверное, более трех метров. Во всяком случае, стоя во весь рост на верхних (вторых) нарах, только пальцами достаю подвешенную к потолку длинную трубку лампы дневного света. А рост у меня 180 см. В этом плане эту камеру не сравнишь с лукишской. Там во весь рост на вторых нарах не выпрямишься. Воздуха здесь гораздо больше. Окно - также побольше, и также полностью перекрыто стальными полосками жалюзи и решетками. Но чувствуется, камера влажная. Вокруг большого и высокого "пьедестала" параши, к ней ведут две цементные ступеньки, на покрашенной в грязно-темно-зеленый цвет стене многочисленные следы отлупившейся и отвалившейся краски. Здесь же, в углу, прямо над парашей кран, умывальника нет. Надо понимать: вода из крана смывает седес, и отсюда же берется вода для других нужд обитателей камеры. Напротив "параши" два яруса нар и, за ними в длину, еще два яруса нар, упирающиеся в стену с высоко расположенным окном. По другую сторону от этих нар, у противоположной стены, еще два яруса нар. Дальше - в сторону "параши", железная навесная полка с крючками под ней - для вешанья верхней одежды. Под этой вешалкой обыкновенная деревянная тумбочка, с двумя вертикальными отделениями и выдвижным шкафчиком сверху. От "параши" эту тумбочку отделяет высокая, доходящая почти до груди, шириной в один кирпич, бетонная стенка. Проход между нарами относительно длинный - 10 шагов и упирается, с одной стороны, в решетчатую дверь перед железной входной дверью в камеру, с другой - в подвешенный между нарами, на каких-то самодельных шнурах, столик из металлического листа, покрытого остатками байкового одеяла. Пол грязный. На нем что-то давно налипшее - ходить по нему, как по ковру, мягко. Верхняя часть стен и потолок, когда-то, видимо, были выкрашены в белый цвет мелом, теперь - коричнево-желтые.

21 марта 1992 г., суббота.

После обеда, в 14 часов производили личный досмотр всех заключенных в камере #75, а также в самой камере. Заставили раздеться до трусов, руки на стену, лицом к стене. Досмотр вели человек 15 в военно-полевой форме, бронежилетах, молодые люди с масками защитного цвета на лице. Все снималось гражданским лицом на видео. Все в маскодежде были вооружены резиновыми палками, вели себя вызывающе, хамили, кричали матом и прочее. Все обошлось для меня и сокамерников без эксцессов, хотя вся процедура досмотра была очень унизительной. Альгис думает, что это не местная команда, а люди из департамента охраны края "Арас" или курсанты школы полиции. Узнал также, что во время их визита 3 человека избиты резиновыми палками и ногами, одному повредили позвоночник - отправлен в санчасть СИЗО, другие избитые остались в камерах.

24 марта 1992 г., вторник.

Нашу камеру #75 посетил прокурор Генеральной прокуратуры Литовской республики Омелявичюс, представитель прокурора г. Шяуляй - Мирный, начальник О- 12/140 Чеснулявичюс, прокурор по надзору О- 12/140. Я подал в руки Омелявичюса заявление относительно грубого нарушения прав человека во время обыска 21 марта с.г. со ссылкой на Хельсинкский заключительный акт и Парижскую хартию, подписанные В.Ландсбергисом. Устно добавил о недопустимости травли собаками заключенных во время вывода их на прогулку.

25 марта 1992 г., среда.

Время после отбоя. Все 5 заключенных (один в понедельник выбыл в суд - Антанас) лежим на своих нарах, стремимся заснуть. Невозможно. В коридоре происходит экзекуция - бьют заключенных из соседней камеры #74 - крики, стоны, слышны удары по живому телу, крики по-литовски - лечь, встать... и удары.

Открывается дверь нашей камеры, дежурный кричит: "В коридор!". Выходим. Перед нами 10-12 человек в военной маскодежде, лица закрыты масками, в руках дубинки. Крик: "К стене!", "Руки на стену!", "Ноги расставить!". Пока становились - толчки, удары. Как только встали, всех начали беспощадно бить. За мною, кажется, три человека - бьют по спине, левой ногой (я был крайний слева), по ребрам, животу ногами, резиновыми палками, локтями по позвоночнику, руками, когтями. Очень избили ногу, вся в синяках, болит (недавно ее лечили в республиканской тюремной больнице от воспаления лимфоузлов), ударов десять по ноге резиновой палкой наотмашь получил, по коленному суставу: два раза упал, били по спине, задели палкой шею. В грудь, в область сердца били ногой. Тот, что стоял с краю (пониже), похвастался: "Во Ивановаса - так!". Что-то скомандовали по-литовски, от боли не понял, сказали по-русски, тоже не понял (обалдел от боли), удар ногой в область сердца. Затем команда по-литовски "Лечь!", "Встать!" - кто не успевал, били (в коридоре откуда-то лужа, раньше там ее не было, грязь, все прилипает). Команда "В камеру, бегом!" (по-литовски). Последним был белорус Иван Ходас - ему достались дополнительные удары дубинкой. Дверь закрылась за нами. В коридоре избивают следующую камеру, и еще следующую, и еще...

Нас били минут 15. Когда мы ушли из коридора, еще долго издали раздавались душераздирающие крики безжалостно избиваемых беззащитных людей.

25-го был у врача, слабо было, врач хотел положить сразу в санчасть, я отказался. Теперь знаю, что такое "беспредел" в тюрьме - здесь, в "демократической" и "независимой".