- Господин Костанда, сегодня, по прошествии шести лет, вы, наверное, иначе воспринимаете происшедшее?

- Прежде всего должен заметить, что сегодня совершенно неожиданно в прессе всплывают воспоминания многих якобы участников событий января и августа 1991 года, которые выдают себя за "самых главных", тех, без активного участия которых Латвия "исчезла бы с лица Земли". Все это напоминает мне анекдот, связанный с картиной "Ленин на субботнике", когда с каждым годом все больше и больше появлялось людей, утверждавших, что это именно они держали бревно за спиной Владимира Ильича. В результате бревно становится длиной в несколько десятков метров. Так и у нас - с каждым годом появляются новоиспеченные "герои", которые на самом деле даже рядом не находились.

Сегодня, слушая всех этих примазавшихся, наперебой рассказывающих о происходившем в 91-м, мне становится стыдно - за них и за людей, которые верят небылицам. Шесть лет назад в августе я многого не знал, верил тем людям, которым привык доверять, а впоследствии выяснилось, что их роль далеко не столь "патриотична", как они силятся сегодня представить.

- О ком конкретно идет речь?

- О тех, на кого тогда была возложена ответственность за соблюдение законности и безопасность. Я вернулся в Латвию вечером 18 августа - из зарубежной командировки, а наутро, когда было объявлено о введении режима чрезвычайного положения на всей территории СССР, попытался связаться с кем-нибудь из "силовиков". Безуспешно. Многие телефоны в МВД, прокуратуре вообще не отвечали. Позвонил тогдашнему шефу МВД Вазнису, ответили, что он неизвестно где. Позже выяснилось, что тот просто-напросто сбежал, бросив министерство на произвол судьбы. А его заместитель Индриков внезапно заболел, бедняжка.

В принципе, тогда у нас была единственная боеспособная единица - отдельный батальон полиции, которым командовал нынешний начальник Службы безопасности Вецтиранс. Так вот, этот бравый командир так перепугался, что скрылся в неизвестном направлении, сказав подчиненным перед бегством, что ему срочно нужно спрятать в надежном месте жену и детей. Оказалось, что никто не может взять на себя ответственность отдать приказ этому батальону - или приступить к охране важных стратегических объектов, или передислоцироваться куда-нибудь, чтобы их не разоружили омоновцы. В конце концов, как я ни пытался добиться от членов правительства того или иного приказа, мне сказали, чтобы я не паниковал, что никто этот батальон не тронет. Через несколько часов в расположение батальона приехали омоновцы и забрали все оружие...

Особо отмечу поведение Крастиньша, который был не только лидером самого "патриотичного" движения ДННЛ, но и вице-спикером ВС и отвечал со стороны парламента за национальную безопасность. Задолго до "путча", когда обсуждался вопрос о создании центра ненасильственного сопротивления на случай возникновения кризисной ситуации, "главный патриот" всячески противился этому, говоря, что все это чушь, что январские события не повторятся и так далее в том же духе. А когда такой центр был создан, Крастиньш категорически возражал против выделения на него средств. В результате центр, возглавлять который поручили мне и который должен был координировать и направлять действия различных государственных структур в случае кризисной ситуации, оказался без работников и без финансирования. Крастиньш вообще в те дни производил впечатление человека, который не может отдать ни одного распоряжения, не знает, что ему делать. Думаю, что он пребывал в полной растерянности и просто плыл по течению. Такое состояние характерно было для многих депутатов ВС, за три дня "путча" носа не показавших в здании парламента, и для большинства членов правительства, которых Годманис в эти дни не смог ни разу собрать на заседание кабинета. Думаю, они больше боялись за свою шкуру, нежели за судьбу государства, выжидали: а вдруг ГКЧП одержит верх?

- Вы, господин Костанда, останетесь в истории как человек, арестовавший Алфреда Рубикса. Два года назад, вспоминая об этом факте, вы высказались в том духе, что Рубикса незачем больше держать за решеткой, пора его выпускать на свободу. Вы по-прежнему остаетесь при этом мнении?

- Правильнее будет - не арестовал, а задержал и передал потом полиции. В тот день мы перенимали здание ЦК КПЛ, переходили с этажа на этаж, из кабинета в кабинет и предлагали находившимся в здании людям покинуть его. Силу ни к кому не применяли. В одном из кабинетов обнаружили Рубикса, который сидел за своим рабочим столом. Совершенно случайно оказалось, что именно я вошел в этот кабинет.

Разумеется, решать о том, выпускать Рубикса на свободу или оставить его в тюрьме до окончания срока, должен суд. Но с политической точки зрения, как мне кажется, будет правильнее его освободить, ибо в Латвии не должно быть политических заключенных.

- То есть вы считаете Рубикса политзаключенным?

- Да, причем он, в отличие от большинства своих бывших единомышленников, не отказался от своих убеждений. Несмотря на то, что я придерживаюсь совершенно иных жизненных убеждений, считаю, что одна идеология не должна доказывать свое преимущество над другой идеологией путем судебной расправы. Мне представляется, что если Рубикс сегодня выйдет из тюрьмы, то сам убедится, как далеко он отстал от жизни. Во всяком случае, сам факт нахождения Рубикса в тюрьме наносит Латвии только вред. Я убежден, что у него нет конструктивной программы по выводу страны из хозяйственно-экономического кризиса, поэтому совершенно беспочвенны надежды его приверженцев на то, что, как только он выйдет на свободу, сразу же жизнь станет лучше. Я, например, не отказался бы от публичной дискуссии с Рубиксом - на телевидении, в прессе - на такую тему: чья программа лучше - его или партии Зигериста. Это было бы не только интересно, но и принесло бы пользу обществу.