Александр ГУРИН

Февральской революцией восхищались многие зарубежные государственные деятели. Просто в восторге от нее был британский премьер-министр Ллойд-Джордж. Французский политик А.Тома назвал ее "самой солнечной". И внешне она выглядела именно такой. Казалось, что в российском обществе царило единодушие: интеллигенты расхаживали по Невскому проспекту с красными бантами, даже Великий князь Кирилл Владимирович приветствовал свержение самодержавия. А после того, как в Петрограде при образцовой организации прошла почти миллионная демонстрация, один иностранный дипломат изумился: "Европа никогда не видела ничего подобного".

Увы, это был лишь красивый фасад революции. В первые же дни после свержения царизма начались аресты тех, кто служил старому режиму или просто казался подозрительным. Нередко задержанных приводили в Таврический дворец, к Керенскому. Революционный лидер принимал решение (не имея на то никаких официальных полномочий): "Гражданин, от имени народа объявляю вас арестованным".

Тюрьмы в стране победившей демократии очень быстро были заполнены до предела. Поэтому арестованных "от имени народа" из Таврического дворца конвоировали в первый в стране концлагерь, созданный в Михайловском манеже.

Уже весной семнадцатого года революция начала "поедать своих детей": лица, назначенные новой властью на высокие посты, вдруг ею же приравнивались к преступникам и брались под стражу. Так, в Латвии сразу же после свержения царизма был арестован губернатор. Решением Временного правительства комиссаром Лифляндской губернии был назначен латышский интеллигент Андрис Красткалнс. Прошло, однако, лишь несколько недель, и новый губернатор был арестован по воле Рижского совета депутатов. "Врагу народа" повезло: в водовороте кровавых событий он сумел выжить и, когда революция завершилась, был избран в латвийский Сейм.

Репрессии обрушились даже на церковных иерархов. Так, в Петрограде был арестован митрополит Питирим. С огромным трудом владыка уговорил отпустить его в один из сибирских монастырей.

В "интересах народа" победители лишили народ ряда средств массовой информации. В числе закрытых оказалось "Новое время" - одно из самых популярных изданий в стране.

Необычайные размеры приняла шпиономания. Великий князь Кирилл Владимирович публично выдвинул обвинение в шпионаже в пользу Германии в адрес жены свергнутого императора. Французский посол М.Палеолог после этого стал опасаться за ее жизнь. Вскоре появились и другие известные подозреваемые.

Самая страшная примета победившего февраля - даже не необоснованные обвинения и аресты, а самосуды. В Кронштадте матросы, узнав о свержении царя, в тот же день приступили к убийствам своих офицеров (заметим, что большевики, члены единственной влиятельной среди матросов партии, как раз перед самой революцией уехали в столицу на подпольную партконференцию). События в Кронштадте развивались словно в современном западном фильме-триллере об охоте на людей: офицеры бежали, скрывались, их искали, находили и убивали. За два дня было растерзано тридцать шесть офицеров, счастливчикам удалось скрыться, части пойманных матросы сохранили жизнь, но подвергли унижениям.

В конце концов даже революционно настроенный Петроградский совет принял резолюцию, осуждающую самосуды. Но о ней так никто и не узнал. Наборщики в типографии отказались набирать текст резолюции, и никто не смог заставить их сделать это.

Как видим, огромное ожесточение лишь прикрывалось грандиозными митингами и красивыми словами. Как можно было уменьшить его? Только одним путем - повернув жизнь народа в нормальное русло, уменьшив бедность. Однако демократы явно не сдали экзамен на демократию. Ничтожные в сущности цели, вроде контроля над черноморскими проливами, показались новым правителям более важными, чем обеспечение нормальной жизни народа. Война продолжалась, множилось число погибших, усиливалась разруха и нарастало ожесточение. Летом 1917 года россияне все чаще оборачивали оружие друг против друга. И только чудо могло спасти страну от большой крови.

Уроки февраля и в том, сколь велика ответственность тех, кто руководит государством в переломный момент, когда страна оказывается на перепутье и сползание к пропасти ведет к большой крови. Просматриваются определенные параллели в действиях Керенского и, скажем, Горбачева. И тот и другой забалтывали проблемы, не препятствовали разжиганию страстей, разваливали страну. И тот и другой оказались в конце концов в политической изоляции. И еще одна схожая черта. Вышвырнутый из страны Керенский так и умер с уверенностью, будто все делал правильно. Горбачев же так и не признает, что в органичном переходе в ряде регионов перестройки в перестрелки есть его вина.

К сожалению, и сегодня приходится читать и слышать, что главное не демократия, а победа, что права человека должны распространяться лишь на "своих", а не на всех. Неужели история не может ничему научить?