Но даже приняв это за аксиому, первым остается вопрос: о чем и во имя чего этот театр? По Виктюку, ответ однозначный - во имя любви, красоты и духовности. Правда, сам смысл этих понятий для многих - несколько в ином.
Наш мир уродлив и прекрасен одновременно. Уродливы в нем социальные отношения: идеология; матери, бросающие собственных детей, да еще попавших в беду; пустые квартиры с тараканами, многоэтажные коробки, где движение лифта прослушивается в каждой квартире... Прекрасны - любовь, гармония, музыка... Сплав всего этого рождает трагический взгляд на мир Романа Виктюка и удивительно яркую, необыкновенную форму его театра. Вершины которого - "Царская охота", "Священные чудовища", "Служанки"...
И даже в "Рогатке" Николая Коляды, где, казалось бы, нет никаких оснований для театральности, все вновь каким-то образом оказывается красивым, зрелищным, красочным. Одной-единственной ширмы, заполняющей сцену и превращающейся в клочья желтой бумаги, и одного-единственного по-настоящему двигающегося актера для этого достаточно. Думается даже, что если бы на сцене было абсолютно пусто, Виктюк сумел бы сделать это красивым...
Правда, если уточнить, красота у Виктюка всегда в чем-то ирреальном - в снах, видениях, танцах... Все действительное, из жизни - жутко и страшно. Почти половину действия в "Рогатке" составляют сны. А в духовном смысле они занимают едва ли не все действие, ибо в них - истинная жизнь героев. Здесь, в пустой комнате, с тараканами, консервными банками и инвалидной коляской,.. а не там, где как-будто все нормально. Потому что здесь видят сны. С зеленым светом, с качелями, взмывающими над головами первых рядов, с пронзительной музыкой, с мистическими передвижениями по сцене в завихрениях бумажных клочьев, даже с пируэтами, которые вновь становятся возможными для безногого Ильи...
Впрочем, и все остальное происходит почти как во сне - уж слишком изысканно двигается молодой посетитель необычной квартиры Антон (актер Дмитрий Бозин), самые простые вещи он делает с пластикой, почти акробатической - достает чашку, надевает ботинки, выходит из лифта, падает со стула... Да и вообще, как-то необыкновенно красив - с длиннющими голыми ногами, постоянно заворачивающимися в какие-то невероятные узлы, с роскошной шевелюрой ниже плеч и подкрашенными сверкающими глазами... В первое мгновение весь зал принимает его за девочку. И почти не ошибается. Ибо - здесь пора оговориться - впереди его роман... с Ильей.
Итак, рассказ о "сексуальных меньшинствах"? Тогда зачем им трагический антураж - инвалидная коляска, консервные банки, стаканы, которые нет сил помыть, ножи, спрятанные от самого себя, "чтобы нечаянно не зарезаться", пресловутая рогатка, из которой безногий инвалид бомбит окна чужих квартир: "Чтоб не жили хорошо!"? Как видно, на таком фоне "красивее". И рождает столько сострадания к героям, что зрители из числа "сексуального большинства" плачут от восторга и умиления.
Конечно, могло в жизни и такое случиться. Антон оказался последним человеком, который мог бы Илью спасти от одиночества. Но отношения оборвались, зайдя слишком далеко, и Илья покончил с собой. Да, трагедия. Зал сопереживает. Но чему? Погибшему человеку или оборвавшимся отношениям? Автоматически - и тому и другому. Тем более что всем ходом пьесы это сопереживание готовилось.
Поводов для трагизма в драматургии всегда сколько угодно - бери и пиши, если ты профессионал. Но рассказать хотелось о том, о чем рассказали. А чтобы усилить сострадание, мало ли способов? Не будь отрезанных ног, возникла бы, скажем, язва желудка или слепота... Только что же говорить в таком случае о тех, у кого есть все это не в пьесе, а в реальности? Прописать им "голубую любовь"? Другой-то рецепт не указан... А в жутких обстоятельствах подобное действительно может произойти быстрее,.. включая тюрьмы, казармы и т.д.
Но что касается трагических обстоятельств в данной пьесе, то именно они, между прочим, и не выписаны вовсе - так, перечислены вскользь, а то и вовсе созданы искусственно. Илья как бы сам обрекает себя на одиночество, потому что не может представить в постели с женщиной обрубки своих ног. Но речь ведь идет о любви духовной, они собираются встретиться на небесах... Что ж, Антону и обрубки сойдут? А если бы, наоборот, - ноги были на месте? Тогда Антон вообще бы не встретился и ничего бы не произошло? Да вряд ли. Только тут уж добрая половина зала не аплодировала бы. И Виктюк, с его искренней болью, не смог бы помочь.
В Илье трагизм есть. Но 18-летнему Антону, видите ли, тоже жить не хочется. Он с вожделением воображает себя под колесами грузовика. Но почему??! В пьесе это никак! не оговорено. Кроме 18-летней дури, тут, простите, нет ничего. Но Виктюк что-то почувствовал, чему-то поверил... А вслед за ним - и масса его почитателей.
Когда пьеса подходит к концу, можно бы решить, что все, что однажды произошло, - случайность, и больше не должно было повториться. Так бы и закончить - ей Богу, вещь звучала бы трагичнее. Но еще следуют "5-й сон" (уже после смерти Ильи), где вновь полная гармония, и финал, эту гармонию утверждающий, воспевающий. Долой, как говорится, предрассудки!
...Искусство, а особенно талантливое, без свободы не рождается. А театрального таланта, равного Виктюку, сегодня практически нет. Истинный трагизм этого мира он переживает талантливо. И о любви, в самом высоком ее смысле, по-видимому, знает столько, сколько не знают другие. В теме любви у Виктюка разряд аж в 220 вольт. И вопрос только в том, продолжать ли верить заповедям или их перечеркнуть, сделав все тайное явным?
Виктюк перечеркнул. Он выбирает отвратительные вещи об отвратительном, но думает при этом, что ставит спектакль о духовном и возвышенном. Это человек без кожи. Трагедийность нашего мира проникает в его душу, не встречая защиты. И доводит до состояния болезни. А болезнь судят?..