В далеком военном детстве отец подарил сыну набор цветных американских карандашей. В маленьком уральском городке Куззелге, куда семья вырвалась из блокадного Ленинграда, таких и не видывали. Какое это было счастье среди горя и лишений войны! Маленький Артур за неимением бумаги рисовал ими на старых газетах. И очень сердился, что уральские вечера такие ранние, а ночи такие долгие. Ему не хватало света. И тогда его дед Габдурахман, ссыльный поселенец, попавший в жернова сталинских чисток 30-х годов, прославившийся среди местных жителей и ссыльных своим умением класть печи и обогревший всю Куззелгу, сложил внуку камин. Какие необычные сказочные сюжеты рождались в воображении мальчишки и воплощались на потрепанных газетных листах у этого огня, зажженного дедом! Огня, зажженного на долгие годы...

В творчестве Никитин может быть загадочным и дерзким, необузданным и мудрым, в его власти покорять красотой и вызывать щемящее чувство горечи, но при этом он всегда остается своеобычным. Он разный и непредсказуемый, как и в жизни. Лишь в одном он постоянен. В его холстах, акварелях, пастелях, графических листах и скульптурах своя энергия жизни и красок, свой мир, освобожденный от обременительных условностей, утверждающий то, что кажется странным и загадочным для большинства, отметающий догматические крайности традиционных стилей и теорий.

Его можно назвать низвергателем канонов, но при этом в творчестве Никитина сильны традиции авангардного искусства, зародившегося в начале века в России и Германии.

Бесспорно и то, что он низвергатель авторитетов. Но с годами все чаще говорит о величии старых мастеров. С благодарностью вспоминает своего первого наставника Яна Скуча, который руководил студией во Дворце пионеров и воспитал таких замечательных латышских художников, как Павел Дембо, Борис Берзиньш, Гунар Пиесис.

- Он был для всех нас самым светлым человеком нашего детства, - вспоминает Артур. - Я жил в Старом городе. В учебе успевал не очень, а после занятий... улица - большой и бесшабашный праздник с веселой братвой. Ян Бенедиктович открыл мне другой мир - мир Рафаэля и Леонардо. Сколько замечательных книг по искусству прочитал я в библиотеке Дворца пионеров. Эх время, время, куда несешься ты?!.

И сколько воспоминаний оставляешь нам в наследство, - хочется добавить мне.

Однажды великий латышский художник Ян Паулюк не то в шутку, не то всерьез заметил:

- В Латвии есть один гений - это я, и два по-настоящему талантливых художника.

- И кто же они? - поинтересовалась я.

- Фелицита - моя бывшая жена, и Артур.

Такой неожиданный выбор Мастера меня удивил.

- Фелицита - потому что я ее люблю. А Артур... Он несгибаемый.

В 1976 году, когда во время пожара в мастерской у Никитина погибло все, что было сделано за долгие годы, на "поминки" среди немногих близких друзей пришел и Паулюк. Слов утешения не говорил. Грустно поглядывал на угрюмого, с обгоревшими ресницами погорельца. Когда расходились, сказал:

- Если бы это случилось у меня, я бы умер...

Никитин начал все сначала. И только самым близким людям известно, чего это ему стоило.

Сегодня он вспоминает об этом трагическом эпизоде в своей творческой биографии с философским сарказмом:

- Ушло то, что уже было сделано. Сделанное всегда отдаляется от творца. Нужно жить, чтобы работать дальше.

Творчество и жизнь для него неразделимы. В работе он несгибаемый (как и в принципах, впрочем). За последнее предъюбилейное время его выставки с успехом прошли не только в Латвии, но и в Германии, Стокгольме, Стамбуле. И везде с успехом.

Успех вообще сопутствует ему в жизни. Так, может быть, он просто счастливчик, баловень судьбы?

- Что такое художник? - спросила я его.

Он задумался.

- Это символ. Особого мира и своей, пережитой ли, выдуманной ли, но своей реальности. И обреченность. Вечные похождения мятежной души среди фантастических шедевров, которые ты можешь и должен сделать явью. И все же - истинный художник - эгоист: я никогда не делаю того, что мне не нравится. Но рисую я всю жизнь.