Прибалтийский глоссарий
Известно, что назначенный два месяца назад министром иностранных дел России Евгений Примаков пока предстает перед публикой в обличье сфинкса. С одной стороны, он не сделал ничего, что привело бы к качественному отличию от провальной стратегии его предшественника, в настоящее время рядового депутата Андрея Козырева. С другой, - мало кто в российской элите обладает столь глубокими познаниями в области приводных механизмов и подводных камней большой политики. Похоже, стиль нового министра - никуда не торопиться и, по возможности, никуда не опаздывать.
Среди приоритетов, отмеченных самим Евгением Максимовичем, много задач стоит на грани невыполнимого. Весьма трудно совместить активную политику в рамках СНГ и снижение подозрительности Запада по поводу создания нового Варшавского договора из обломков Союза. Тяжело сочетаются призывы к ратификации договора о Стратегических наступательных вооружениях (СНВ-2) в российской Думе с попытками отпора расширению НАТО на Восток Европы. Самое же трудное - остаться министром на период, начинающийся после 16 июня 1996 года. В особенности, когда уже заранее известно имя назначенца на пост господина Примакова со стороны главного конкурента нынешнего хозяина Кремля - Геннадия Зюганова. Им должен стать сгоревший в дыму августовских событий карьерный дипломат Бессмертных.
Имеющийся опыт Евгения Максимовича можно назвать скорее опытом от отрицания. Он был умеренным либералом при Брежневе, умеренным консерватором при Горбачеве, умеренным патриотом при Ельцине. Способность к мимикрии, основанной на умеренности и легкой фронде по отношению к господствующим тенденциям, всегда выглядела изящно.
Однако Примакову нередко приходилось ложиться на дно и пережидать не совсем благоприятную конъюнктуру. Так, например, было после поручения Горбачева остановить войну в Персидском заливе, когда Ирак поклялся удержать Кувейт под своим контролем, а развернутые армии Запада уже выбирали цели в Багдаде. Однако готовность брать на себя невыполнимые задачи - показатель отсутствия страха за собственную карьеру. Что может быть неплохо для государства в период временных испытаний, но опасно и невыполнимо в эпоху системного кризиса.
Внешняя политика есть продолжение внутренней. Это - и ключ к успеху, и корень дипломатических неудач, свидетелями которых была Россия на протяжении последних десяти лет.
Из неплатежеспособной страны не сделать финансовый центр с репутацией безупречного кредитора - это ясно всем. Если технология позволяет строить многотонные орбитальные комплексы, но родное село находится на точке развала, трудно планировать достижение собственной продовольственной независимости. Сегодня ценность военной силы в мире катастрофически упала. Это знают, похоже, почти все. Однако в отечественном МИДе и Минобороны, похоже, не догадываются о том, что военная сила вообще может чего-либо стоить, лишь если она может быть применена с высокой степенью достоверности и эффективности. Иначе говоря, есть правило: лучше никому не угрожать - мало верят. Но если грозишь и не уступают, тогда - бей.
Бить отечественными баллистическими ракетами, подводными лодками и стратегическими бомбардировщиками по упрямым душманам в Афганистане и по "злобным чеченам" оказалось не с руки. Отсюда два крупнейших поражения родной дипломатии и неизбежная цепь дальнейших неудач. Мы оказались не готовы к реальным войнам, которые пришлось вести, и дипломаты здесь мало что могли поделать.
Хотя, если разобраться, кое-что от них зависело. Нельзя было превращать чеченский конфликт в зону для вмешательства внешних сил, типа озабоченной общественности ОБСЕ, НАТО и ООН, создавая тем самым на юге России зону "внутреннего зарубежья". И ни в коем случае нельзя было в режиме попугая озвучивать фанфарные прогнозы военных о скорейшем разрешении конфликта. Это возвращает нас к вопросу об эффективности дипломатии самой по себе. Вероятно, слабая дипломатия действует ниже потенциала своего государства, особенно ухудшая его положение в кризисные периоды. Господин Козырев блестяще продемонстрировал, как можно подрывать и без того слабые позиции России, прибегая к невыполнимым и оттого пустым угрозам в адрес прибалтов и отказываясь от упорного торга за счет сдачи позиций в отношении с американцами.
Умелая дипломатия призвана сыграть лучше, чем то предполагает потенциал, а в особенности предотвратить перерастание внутренних трудностей в международные кризисы для своей страны. Иногда предназначением умелой дипломатии становится навязывание умеренного изоляционизма на нужном фронте, подобно тому, как канцлер Горчаков отказывался влезать в европейские дела после крымской катастрофы 1856 года. Все вновь пришедшие министры ищут направление главного прорыва. А может, прорыв - в своевременной и уместной обороне?
Трудно без большой натяжки говорить о приоритетности Балтии для российской внешней политики в обозримой перспективе. Однако игнорировать проблемы трех бывших советских республик невозможно. Здесь и проблемы малоконтролируемого экспорта, и русское население, и позывы местного руководства в лоно НАТО. Способ решения этих проблем будет не только важным индикатором настроения Москвы по отношению к Западу, но и определяющим во многом стратегию России по отношению к странам Восточной Европы в целом.
Объективно у России имеются две альтернативы. Одна из них состоит в последовательном нажиме на двустороннем уровне, другая - в интернационализации способов, призванных устранить имеющиеся для России раздражители.
Первый подход опирается на последовательное признание случайности отделения Прибалтики и основывается на долгосрочной стратегии по возврату утраченных народов и пространств. Второй подход выражает готовность признать реальность и смириться с утратой, однако при сохранении и защите некоторых неотъемлемых интересов России как одной из ведущих держав в балтийском регионе. Проявления первого подхода могут состоять в мерах ресурсной блокады, финансовых преград, ужесточения пограничного контроля. Далее логично следуют попытки спровоцировать внутреннюю настабильность с политическими кризисами и массовыми волнениями и навязывание военно-политического союза в той или иной форме. Можно обойтись даже без апофеоза в виде танкового сценария.
Интернационализация проблем имеет значительно больше сложностей, однако значительно менее взрывоопасна, как в региональном плане, так и в контексте отношений с НАТО и с Западом в целом. Если хочется избавиться от транзитной зависимости России в Балтии, то нужно пробивать проект коридора - автострады через Белоруссию и Польшу на Калининградскую область. Нужно вкладывать средства в строительство терминалов в Невской губе, а также расширять пропускную способность железной дороги через Питер на Хельсинки. Если Москву всерьез, а не на словах волнуют факты дискриминации русских Балтии, нужно использовать любую возможность в рамках ОБСЕ, Совета Европы, Международного суда, комиссий ООН и других органов, чтобы дискриминаторы осознали свою неправоту. Если неумелые и робкие попытки со стороны Москвы исправить несправедливости встречали кривые ухмылки и презрительные отговорки, то испорченный послужной список в глазах Европы может обернуться не просто пятном на репутации, но и ощутимой потерей инвестиций. Наконец, с расширением НАТО недопустимо повторять ошибки Горбачева периода "сдачи" бывшего лагеря социализма в Европе. Хотелось медленно и понемногу, упирались по каждой строчке в формулировках об объединении Германии, а получился обвал - сразу все и радикально. Уже сейчас ясно, что при любом президенте Польше в НАТО - быть. Такая же картина и в отношении Праги и Будапешта. Почему же не признать неизбежного - с упреждением, закрепив заранее предельные границы экспансии НАТО. Главное - исключить во всех вариантах Украину и Балтию.
Говорят, что политика - это искусство возможного. Хотелось бы рассчитывать на то, что хозяин высотного здания на Смоленской-Сенной будет ставить перед собой лишь реальные цели. Равно как и перед Россией также.